Собаки против белок.

Собаки уже несколько часов надрывно облаивают белку, в очередной раз загнав ее на макушку ели. Белки живут на моем бугре постоянно. Я к ним привыкла, и они ко мне тоже. Свое гнездо беличья семья устроила в дупле самой большой сосны. Сосна такая толстая! Нужно трех таких, как я, чтоб руками обхватить ее ствол. Дупло появилось не сразу — лет семь-восемь назад, а может, и больше?! Проделали в сосне дырки дятлы. Они упорно и долго стучали по нему, пока не выстучали несколько отверстий с ровными краями, круглой формы, вполне достаточных, чтобы белка смогла в них юркнуть. Я подходила к сосне и следила за строительством — что же из всего этого получится?! Получилось! — вполне приемлемое жилье, квартирка, которую вначале заселили крохотные совы — сплюшки, а затем — белки.

...В лесу так хорошо спится! Никак не встать.

Сплюшки — смешные, ушастые пушистые, благополучно вывели там несколько поколений совят. Прожили года три, после чего куда-то исчезли. В пустующее жилье заселился соболюшка — тоже обзавелся семейством; потом и он откочевал. А вот сейчас благополучно проживают мои старые знакомые, соседи по бору — белки. Где они бегают, чем заняты — меня мало заботит. Хотя о беличьей жизни мне известно много, а им, наверное, обо мне. Друзьями друг друга назвать вряд ли мы сможем, но не враги — это уж точно! А вот о моих хвостатых дружках этого не скажешь! Увы! Лайка на белку будет смотреть, как на вероятный бифштекс, а белка, естественно, им становиться вовсе не желает. Вот и бегают спозаранку — белки по деревьям, собаки по земле.

Белки выбираются на завтрак с рассветом, точнее, задолго до появления солнца — еще в утренних сумерках, а собаки вслед им гавкают, будя лес и хозяйку.

Белка, перепрыгивая с сосен на березы, раззадоривает, дразнит разошедшихся псов. Собаки бегут за белкой, в азарте погони, чуть не сшибая деревья, та — по деревьям, они следом — по земле. Белка бежит быстро. Ловко прыгает с ветки на ветку, прижавшись — стелится по узким дорожкам-веткам, словно пушистая струя: головка, гибкое пружинистое тельце, распушенный хвост — одна линия, ловкая, энергичная, слившаяся воедино с рыжей корой сосны, с коричневыми веточками берез. В секунды белка пробегает расстояние с одной ветки мимо ствола до другой с противоположной стороны дерева. На миг задерживается на гибком тонком конце веточки, не успевшем прогнуться под ее весом: задерживаться дольше нельзя — ветка наклоняется, и белка рискует сорваться на землю прямо в пасть к собакам. Прыжок! — и красивое пушистое тельце зверька парит несколько метров в воздухе... Выпускаются вперед лапки, головка приподнимается; распушенный хвост — продолжение тела — в порыве скорости поднимается чуть вверх: белка приземляется на гибкий кончик ветки стоящего поблизости дерева; не задерживаясь, быстро бежит до конца другой ветки. Прыжок! И все повторяется! Ветки запоздало раскачиваются вслед убежавшему пушистику.

Собаки, не переставая ни на секунду лаять, возбужденно подпрыгивают, задрав вверх головы, бегут за быстро перемещающимся в вышине леса зверьком. Им тоже непросто: ветки, кусты, деревья, коряги — нужно следить и за перемещением белки вверху и выбирать путь на земле, чтобы не пораниться самим.

Опередив преследователей, белка молнией забегает по стволу на загущенную вершинку сосны; там, невидимая, недоступная, некоторое время отсиживается, притаившись — сверху наблюдает за собаками.

Потеряв из вида зверька, одураченные лайки принюхиваются, прислушиваются, поднимаются на задние лапы — царапают деревья, пытаясь обнаружить, спугнуть. Белка не выдерживает — вновь срывается и бежит верхом уже в другую сторону. И так часами... пока не отзовешь охотничков.

Собаки, устав, с пересохшим горлом, сорвав от надрывного лая голоса, бегут к ручью. С разбегу, не тормозя лапами на склоне, с всплесками влетают в студеную воду, жадно громко лакают. Разгоряченные пасти спешат, вода не успевает проглатываться, разбрызгивается во все стороны. Утолив жажду, промочив глотки, сшибая все, что стоит на пути, с лошадиным топотом возвращаются к белке — и все повторяется. «Ав! Ав-ав-ав! Ав! Ав-ав-ав! Ав!» — басит Дружок. «Йить! Ав! Ав! Ав!» — подхватывает срывающимся тенором Бимка.

От топота, оглушительного лая, как от досаждающего будильника, просыпаюсь. И часов не надо — рассвет не проспишь, разбудят! Пытаюсь глубже закопаться в уютные недра спального мешка, с надеждой поспать хоть еще минутку. Но не тут-то было! Этот маневр, как всегда, не удается. Идеальный лаечий слух вмиг улавливает шевеление разбуженной хозяйки. (Гонять белку им и самим давно надоело, но иного способа разбудить меня, не придумано). И вот с разгону, естественно, без стука, не задерживаясь на пороге, в палатку влетает Бим, распахнув полог двери, чуть не снеся хлипкую проржавевшую печь, а заодно и палатку, впустив утренний холод, с радостным торжествующим возгласом: «У-у-у-у!» — это на собачьем сленге то же, что бравое «Ура! Вот, ты где?!.. А это — я!» — подскакивает к нарам.

Это конец! Теперь уж точно не поспать! Зная все, что последует далее, как улитка, прячу спешно голову в верблюжий домик — втягиваю в глубины мехового спальника. Но пса не проведешь — Бим все мои хитрости изучил досконально: встает на задние лапы, передними решительно разгребает ворох одеял, подушечек, курток, скрывающих мою несчастную голову от холода и от него.

— Бим! Отстань, пожалуйста,— умоляя, взываю к совести пса. — Дай хоть немного поспать! — Бесполезно! — Отстань, говорю!

Извиваясь червяком, стремительно уползаю глубже. Сырые лапы пахнут мхом и землей. Помышковать уже успел! — охотничья привычка принюхиваться даже спросонья сохраняется... — копал под корнем, на гриве! Опять бурундука гонял! — определяю источник запахов; пытаюсь сброшенное одеяло натянуть поверх головы — отгородиться от разошедшегося пса.

Бим мои мольбы воспринимает лишь как сигнал к более активным действиям. За лапами в ход пускается мощное воздействие — сырой холодный собачий нос! Бимкина морда добралась до лица. От прохладной чистой шерсти приятно пахнет хвоей, багульником, здоровым таежным зверем. Гладкая шерсть холодит. «Сопливый!» — злюсь я. Собачий нос в две ноздри энергично выпускает мощные струи воздуха, принюхиваясь. «Уф-ф-ф!» — выдыхает. «Ф-ф! Ф-ф! Ф!» — обнюхивает плечо. Обнаружив меня живой и невредимой, к тому же проснувшейся, радостно взвизгивает, словно мы вечность, как не виделись! Еще энергичнее начинает раскапывать меня мордой и лапами, разгребая все, что прячет хозяйку, извлекая меня, несчастную, на дневную поверхность — в холод.

— Бим! Ну что ты за наглючий пес! — обреченно хнычу я. — Какой же ты противный! — и уже примирительно: — Все! Встаю! Отстань только!

Видишь — встаю!..

Кряхтя, ворча, выползаю из тепла спального мешка. Все равно подниматься пора! Спускаю ноги в ледяные «тапочки» — растоптанные кроссовки с прикрученной проволокой подошвой... Хитрый Бим довольный результатом, спешно убегает к своей белке, выпустив остатки тепла из брезентового жилья. Он знает весь последующий распорядок дня: хозяйка растопит печь, согреет чайник, позавтракает, подогреет собачью кашу, разделит ее по их мискам, накормит. Потом уложит рюкзак, оденется в охотничью одежду, застегнет на поясе патронташ, вскинет рюкзак на спину, ружье — на плечо, и они пойдут на охоту — колесить по борам, болотам до вечера, а то и до ночи. Повезет — словят птичку! Косточки, крылышки, лапки — вкуснятина! Но не только в этом прелесть охоты, а — в интересе. Столько всего интересного осенью в лесу!..

Автор – Татьяна Немшанова. Фото автора. Источник: журнал «В мире животных» 2011, № 10.

Комментарии: