Свиристели в городах.

Ни одна из примет народного месяцеслова не предвещала такой свирепой зимы, как прошлая. Небывалый морозище ахнул в самый канун нового 1979 года, снега за два дня навалило — ни проехать, ни пройти. Попрятались и молчали озябшие воробьи, едва попискивали не отлетавшие от кормушек синицы, искреннее сочувствие вызывали нахохлившиеся вороны, и чуть ли не на лету замерзали красивые дрозды-рябинники.

Свиристель.

В городе было ничуть не теплее, чем в лесу или в поле, но на дворах и на улицах как ни в чем не бывало пировали я на застывших рябинах красавцы-свиристели. Большие стаи хохлатых птиц, не пугаясь ни автобусов, ни пешеходов, с завидным проворством ощипывали рябиновые гроздья и торопливо глотали твердые, как камень, сладковатые ягоды вместе с налипшими на них снежинками. Разность температур птичьего тела и мороженых ягод была, пожалуй, более семидесяти градусов, но свиристели так поспешно срывали и проглатывали красные ледышки, словно опасались, что не каждому достанется его доля. Проглотив три-четыре ягоды на ветке, птицы уносили в клюве еще по одной, проглатывая их уже на лету. В сумерки все улетели в лес, а на рассвете снова были у тех деревьев, которые не успели ощипать до вечера.

Калина - излюбленное лакомство свиристелей.

Всего на две недели хватило пернатым кочевникам могучего урожая рябины, и стаи исчезли так же внезапно, как и появились, то ли до весны, то ли до будущей осени. И не предугадать их пути, не предсказать сроков кочевья.

Сто двадцать лет назад Альфред Брем, начиная свой рассказ о свиристеле, написал: «Необыкновенное всегда считалось чудесным, ибо чудесное начинается там, где оканчивается понимание». Внезапное и неожиданное появление неизвестных птиц в странах Европы порождало в народе суеверия, считалось причиной бед и горя, дороговизны и даже войн. Да и орнитологи тех времен знали о свиристеле немного: первое гнездо этой птицы было найдено в Лапландии только в 1856 году за награду в триста серебряных талеров — деньги, видимо, немалые.

Рябина.

Давно стала понятной причина осенних и зимних нашествий свиристелей на города Европы и пустыни Казахстана, известны границы гнездовой области этих птиц, изучены размножение, питание, линька. Но ореол загадочности вокруг хохлатых красавцев все-таки не исчез. Что задает их стаям изначальное направление путешествия и обеспечивает возвращение на родину уже другим путем? Ведь осенние и весенние маршруты их миграций не совпадают, а стаи летят по ним, не видя друг друга, но придерживаясь одного и того же курса, будто подчиняясь обязательному заданию, год от года разному.

В детстве я считал свиристелей самыми редкими гостями нашего Подворонежья (разных орлов, филина, журавлей и то чаще видел). Так оно и было, потому что во всем городе росли, наверное, два-три деревца рябины, урожай с которых мы, опережая друг друга, обрывали сами в первый же день учебного года. Потом шли в пригородный парк за спелой барыней (так в наших местах называют боярышник), и птицам к началу золотой осени оставались только рубиновые гроздья гадючьего паслена, черные с синевой ягоды девичьего винограда и смоляные кисти бузины.

Потом было страшное время, когда в сожженном и взорванном городе не было ни людей, ни птиц. Мирный Воронеж, возвращая себе славу зеленого города, стал избавлять свои улицы и скверы от однообразия и преждевременной желтизны чужеземных кленов. Вдоль домов и дорог поднялись ряды густых лип, широколистных каштанов, раскидистых ясеней, белоствольных берез, душистых акаций и нежных песенных рябин. Из тонких хворостинок выросли крепкие деревца, и осенью все сильнее гнутся их ветки от наливной тяжести оранжево-алых гроздьев.

Бедных даров у рябины не бывает, и с изобилием уже не могли управиться случайные стайки дроздов-рябинников и снегири. Нужен был массовый потребитель, который нашелся довольно быстро: северные кочевники-свиристели включили город в число обязательно посещаемых мест. И чуть ли не каждую осень их звенящие стаи стали останавливаться там, где пировали прошлые годы. Если задерживались где-то на хороших кормах осенью, прилетали зимой.

Густо облепив рябину, свиристели рвут и глотают ягоду за ягодой, и поначалу, даже в спешке, никто не обронит ни одной, но потом все меньше рябины остается на ветках, все больше ее краснеет на земле, асфальте или снегу, и никто из птиц не спускается вниз, чтобы подобрать рассыпанное. Меня всегда удивляла эта непонятная расточительность свиристелей, одинаковая и при изобилии корма и при его недостатке. Брошенные ягоды не отличаются ни видом, ни вкусом от тех, которые будут проглочены, тем более что вкус рябинового яблочка можно ощутить, только раздавив во рту, а свиристели глотают их целиком.

Похоже, что у некоторых птиц в стае есть что-то вроде скверной забавы. Такие, утолив голод, снова возвращаются на куст или деревце и, словно от безделья, начинают срывать ягоду за ягодой и бросать их, будто отыскивая какую-то заветную.

На игру это не похоже. Во-первых, ни птицы, ни звери, живущие в стае, не развлекаются каждый сам по себе. Во-вторых, слишком однообразна у всех эта странная забава, и никого не интересует ее результат. Но ведь в каждом действии должен быть очевидный или скрытый смысл. Этот смысл становится понятным только во время весеннего возвращения свиристелей.

Не потерявшие ни своей красоты, ни степенности птицы, может быть, по старой памяти находят весной оголенные рябиновые деревья и с талого снега, с холодной земли подбирают моченые ягоды, оборванные ими самими или же их соплеменниками еще по осени или зимой. Выходит, что не сорили тогда даровым угощением, а делали запас на обратный путь, пусть не для себя, но для своих, для всех птиц своего вида. А если бы сразу подчистили все до ягодки, туговато пришлось бы на опустошенной самими же дороге домой, пришлось бы перебиваться на мусорных ящиках яблочными огрызками, на улицах — голубиным и воробьиным кормом, в лесу — осиновыми почками.

Все, кто делает на зиму запас, возле него и живут, пока не подъедят последние крошки. Но свиристели — кочевники: им и с собой не взять, и кладовых у них нет, куда они прятали бы лишний корм, вот и бросают наземь, будь то рябина, калина, боярышник или что другое, чтобы покрыло снегом. На холодной земле под снегом ягоды сохраняются почти в свежем виде. Даже если потеряют свой прежний привлекательный вид плодики рябины или боярышника и немного раскиснут от снеговой влаги, они будут съедобны для свиристелей, а те ягоды, что останутся на ветвях, или вороны оборвут в оттепели, или высохнут они от морозов, почернеют и прогоркнут, и никому не будет от них проку.

Считалось, что весной свиристели не возвращаются на родину по разоренной ими же самими осенней дороге, где было ощипано все до ягодки. Но в птичьем мире исключения не так редко становятся правилами, и наоборот. Поэтому нет ничего невероятного в том, что озеленение городов и посадка полезащитных лесополос за несколько лет изменили поведение свиристелей, получивших настоящее сверхизобилие корма, и зимние скитальцы начинают возвращаться в свою тайгу через те же места, где останавливались по осени.

Съесть свиристель может действительно очень много. Но что это за еда? Ведь самое ценное и питательное из яблочек рябины и кизильника, из плодов калины и боярышника — их семена — проходит через организм птицы за несколько минут без изменений. Земля под деревьями, где после кормежки отдыхает стая свиристелей, бывает сплошь устлана этими семенами. Для голубей же эти отходы — настоящий дар, и они, толкая друг друга, жадно клюют даровое угощение.

В самое холодное время года свиристели живут исключительно на ягодных соках и чувствуют себя, видимо, неплохо. Когда смотришь, как свиристель торопливо срывает и глотает промороженные в камень ягоды, то невольно ощущаешь мурашки на собственной спине и начинает ломить зубы. Ладонь немеет от горсти стылой рябины, а ведь птице надо отогреть эти ледышки внутри себя своим же теплом.

Чтобы лучше понять, что такое зимняя трапеза свиристеля, представьте, что вам на морозе и ветру за полминуты надо проглотить полпуда фруктового мороженого да еще запить его ледяной водой или заесть скрипящим снежком — птицы эти даже на таком сочном корме много и часто пьют. И не имеет значения, в каком виде будет вода: жидком, сыпучем, твердом. Лишь бы было ее достаточно.

Кажется, именно в питье кроется одна из причин того, что в морозное бесснежье стая за стаей, как в паническом бегстве, покидают места, где вкусного урожая хватило бы на всех свиристелей планеты. Если нечего пить, свиристелей не удержать и свежим виноградом: улетят, не возвращаясь. Так было в морозный, засушливый ноябрь 1975 года по всему Черноземью. Тогда в одну ночь, без ветра ушли с неба низкие тучи, похолодало, и вечерний туман замерз на кончиках веточек тополей и кленов. Полуденное ноябрьское солнце немного согрело мир, и ледяные капельки снова стали превращаться в сверкающие капли воды. Прямо с присадистых кустов боярышника свиристели взлетали на макушки деревьев и, повисая вниз головой, проглатывали подтаивающие льдинки, пока те не успели превратиться в капли и упасть на землю.

Когда обсохли веточки, стая нашла еще один выход из положения и продержалась на хороших кормах еще два дня. По дороге тракторы и автомобили чуть ли не в пыль искрошили лед промороженных луж, и хохлатые птицы несколько раз на день прилетали утолять жажду на серое (с пылью) ледяное крошево, как на настоящий водопой.

Они все делают вместе: вместе отдыхают, вместе ищут корм и кормятся, вместе пьют, толпой налетая на маленькую лужицу, вместе ночуют и никогда не ссорятся. Как и у скворцов или ласточек, свиристель-одиночка — большая редкость.

Стаю летящих свиристелей издали вполне можно принять за скворцов, хотя это птицы разных сезонов. Но в последние годы большие стаи скворцов все чаще стали зимовать в городах Восточной Европы. У свиристелей также согласован каждый маневр стаи, но по сравнению со скворцами их можно назвать асами: то они плавно тянут над городскими кварталами, разыскивая еще не ощипанные рябины, то до предела снижают скорость полета на виражах, то вдруг с такой стремительностью проносятся в густом переплетении ветвей, что не уследить взглядом. И по этому мастерству безошибочно угадываются лесные жители, которые в таежной чаще так же проворны, как и в светлом редколесье.

Но такое случается с ними редко: на воздушные игры нужна лишняя энергия, а все, как раз наоборот, подчинено жесткой ее экономии. Получая с пищей скудную энергию в ту пору, когда ее надо больше, чем в другие сезоны, свиристели умеют беречь ее, расходуя дневной запас только на собственный обогрев и перелет к месту ночевки и обратно. Ни игр, ни лишних полетов, ни громких криков. Поэтому так малоподвижны, вроде даже ленивы или необыкновенно степенны свиристели, так доверчивы и непугливы. В лишних движениях теряется драгоценное тепло, хотя птицы великолепно одеты для непогоды.

Проглотив порцию рябиновых яблочек, взлетают все на высокое дерево и спокойно сидят там несколько минут, лишь ветер встрепывает их зачесанные назад хохолки. Но теперь в городах самые высокие места не макушки тополей, а телевизионные антенны на крышах новых домов. И антенны такие, что на каждую может, не теснясь, сесть добрая сотня птиц. Садятся не как попало, а все грудью к ветру и на одинаковом расстоянии сосед от соседа.

Ярких красок у свиристелей немного, но спутать их по внешности с другой птицей нельзя: бархатисто-черное пятно под клювом и такой же черноты полоска через глаз, лимонно-желтая лента на конце хвоста и узкая кайма того же цвета на сложенном крыле. Недлинный хвост снизу прикрыт каштановыми перьями. Острозачесанный хохол — с красноватым оттенком, а остальное перо того не имеющего точного названия цвета, как цвет дорожной пыли или осенних туч, едва подсвеченных закатным солнцем. Края рта очерчены беловатой каймой, придающей взрослой птице некоторое сходство с птенцом слетком. Но самое замечательное в наряде свиристеля — это несколько ярко-красных пластиночек на кончиках перьев крыла.

Немцы называют его шелкохвостом, англичане — вескокрылом, на Украине он омелюх — за особое пристрастие к ягодам омелы, которую и разносит по белу свету, но только в одном направлении, в южную сторону. Русское название — свиристель — дано за голос. Однако зимой и осенью свиристели не только свистят. Кроме приятной, серебристой трельки есть у них и другие сигналы: тихая, трескучая, как у ополовничков, трель, какие-то журчащие звуки, которыми птицы обмениваются, когда спокойны и сыты. Однако эти сигналы настолько тихи, что их удается слышать, лишь случайно очутившись в середине стаи.

Я бывал на родине свиристелей, но хорошо знаю лишь ту половину их жизни, которую они проводят в скитаниях. А там, в северных лесах, это совсем другие птицы. Там они настоящие лесные жители, а в скитаниях чувствуют себя свободно в шумной городской обстановке. В Заполярье в пору солнечных ночей они ничего, кроме насекомых, не едят, здесь же клюют мороженые рябину, яблоки и почки. Там у каждой пары своя территория, здесь нет пар, здесь для всех стай все общее, и никогда не бывает между ними ссор из-за корма.

Когда-то редкие гости городов, а теперь, прилетая почти из года в год в те места, где зимой рады всякой птице, свиристели должны были научиться чему-то еще, кроме как рябину глотать да клевать промороженные яблоки. И научились. Стали чуть ли не выпрашивать по балконам и окнам свой привычный корм, стали вместе с городскими воробьями хлеб и каши есть на кормушках. А это уже еда посытнее. Поэтому теперь чуть ли не в любой день зимы где-нибудь да услышишь на улице, как потихоньку свистят две-три птицы, не пожелавшие лететь с остальными в поисках лучших мест. Но когда придет апрель, их не удержать на лишний день ни пучком калины, ни иным лакомством.

Многие свиристели уже не первую зиму прилетают в наш город, ведя с собой новичков, незнакомых с городской обстановкой. Ночевать, однако, все до единого улетают в лес. Потом там, под соснами, где хотя бы раз останавливалась на ночевку стая свиристелей, поднимется густая поросль молодых рябинок, посеянных зимними странниками, хохлатыми птицами-красавцами.

Автор: Леонид Семаго. Источник: "Птицы", Москва, 1994.

Комментарии: